Мариус продолжал жить в лачуге Горбо. Он не обращал внимания ни на кого из живущих там. Правда, в то время в доме не было никаких других жильцов, кроме него и семьи Жондретт, за которых он как-то внес квартирную плату, но ему никогда не случалось говорить ни с отцом, ни с матерью, ни с дочерьми Жондретт. Остальные жильцы или переехали, или умерли, или были выселены за неуплату.
Как-то раз этой самой зимой солнышко выглянуло после полудня. Но это случилось второго февраля, в день Сретения, когда коварное солнце является предвестником шестинедельных холодов. Оно даже внушило Матье Ленсбергу следующее, сделавшееся классическим, двустишие:
Пусть солнце светит, пусть оно сияет —
В берлогу все-таки медведь идет.
А Мариус только что вышел из своей. Уже совсем стемнело, пора было идти обедать. Как-никак, а пришлось все-таки начать обедать. Увы! Таково бессилие идеальных страстей!
Он вышел из своей комнаты в коридор, который в эту самую минуту старуха Бугон подметала, произнося в то же время такой замечательный монолог:
— Что дешево в наше время? Все дорого. Дешевы только горести людские. Да, горе ничего не стоит — оно дается даром!
Мариус тихо поднимался вверх по бульвару, к заставе на улице Сен-Жак. Он шел задумавшись, опустив голову.
Вдруг кто-то толкнул его. Было уже довольно темно. Он обернулся и увидел двух молоденьких девушек в лохмотьях; одна была высокая и худая, другая — немного поменьше. Испуганные, задыхающиеся, они шли очень быстро, как бы, спасаясь от кого-то, и, проходя мимо Мариуса, не заметили его и толкнули. Он различил, несмотря на темноту, их посиневшие лица, растрепанные волосы, безобразные чепчики, оборванные юбки и босые ноги. Они бежали, разговаривая между собою.
— Пришли фараоны! — прошептала старшая. — Они чуть-чуть не сцапали меня.
— Да, я видела их, — сказала другая. — Уж какого же стрекача я задала!
Из этих фраз на зловещем жаргоне Мариус понял, что девушкам удалось бежать или от жандармов, или от городских полицейских, которые чуть не схватили их.
Девочки бросились под деревья бульвара; в течение нескольких мгновений фигуры их смутно белели в темноте, а потом исчезли. Мариус на минуту остановился. А когда он хотел идти дальше, то увидел на земле, около своих ног, небольшой сероватый пакет. Мариус нагнулся и поднял его. Это было что-то вроде конверта и, по-видимому, с бумагами.
"Должно быть, эти несчастные уронили его!" — подумал он.
Он вернулся назад, начал звать их, но безуспешно; они, вероятно, были уже далеко. Тогда он положил пакет в карман и пошел обедать.
Проходя по улице Муфтар, он увидел в проходе покрытый черным сукном детский гробик, поставленный на три стула; около него горела свеча. Две девушки, встретившиеся с ним в темноте, вспомнились ему.
"Бедные матери! — подумал он. — Видеть, как умирают дети, еще не самое худшее. Еще ужаснее, когда они дурно живут".
Потом эти тени, отвлекшие в другую сторону его грусть, вылетели у него из памяти, и он снова отдался своему постоянному горю. Он начал думать о своей любви, о счастье, которое он испытывал на протяжении шести месяцев на чистом воздухе, при свете солнца, под прекрасными деревьями Люксембургского сада.
"Как мрачна стала моя жизнь! — думал он. — Молодые девушки попадаются мне и теперь. Только прежде это были ангелы, а теперь — ведьмы".
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2024
Обратная связь